В свою бытность начинающей актрисой она мечтала сыграть Кармен. Позже эта мечта осуществилась... и неважно, что в иной роли и ином спектакле. Эта необыкновенная женщина также стоит у истоков создания фонда «Подари жизнь», за последние десять лет оказавшего помощь 40 000 детей с онкогематологическими заболеваниями. В этом же интервью российская актриса театра и кино Чулпан Хаматова говорит об одном лишь театре, этом исключительном пространстве, порождающем «внутреннюю остановку и дающем ощущение здесь и сейчас и больше никогда».
Беседу провела Катерина Маркелова
Как вы пришли к мысли о том, что хотели бы стать актрисой?
В пятнадцать или четырнадцать лет я побывала на спектакле в Казанском театре юного зрителя. Он на меня произвел невозможное впечатление, я поняла, что это профессия волшебников, это чудо. Я сидела в одном городе, и на два часа я оказалась в другом месте и в другом времени. Совершенно не помню себя настоящую в момент просмотра пьесы. Тогда мне очень захотелось быть причастной к этому чуду. И так получилось, что меня приняли в театральный институт, и я стала актрисой.
Вы также актриса кино. В чем, по вашему мнению, отличие между съемочной площадкой и сценой?
Это абсолютно два разных вида искусства. Когда ты хорошо погружен в один из них, у тебя хромает другой. Я люблю кино за то, что оно врезается в твою обыденную жизнь огромным количеством новых лиц, новых открытий. Съемочный период, как бы он ни был короток, прекрасен.
Но когда ты смотришь завершенный фильм, то понимаешь, что, конечно, тут надо было сыграть по-другому, свет нужно было поставить по-другому, ракурс должен быть другой, крупность – другая. То есть ты не хозяин, хозяева – режиссер, оператор, монтажер. Ты же просто используешься, как тюбик с краской. Бывают, конечно, редкие исключения, когда вдруг все совпадает, и кино дышит именно так, как ты себе это представлял.
А в театре наоборот, в театре ты хозяин. Ты можешь рисовать здесь и сейчас, менять каждый день, может, незаметно для партнеров и режиссеров, свой внутренний поиск. Остановиться в театре невозможно, ты все время должен двигаться вперед, самообразовываться, открывать новые грани, постигать глубинные смыслы.
Для меня, профессия актрисы – это ощущение волшебства и власти над зрительным залом. Это азартная история: взять внимание, сделать так, чтобы сейчас люди, у которых свои дела, дети, школы, родительские собрания, работы, магазины, выпали из реальности и попали в тот мир, который ты им диктуешь со сцены. Я театральная актриса.
Вы описали проблемы актеров кино, свойственны ли они исключительно российскому кино или кино в целом?
Эти проблемы повсеместны. Отличие в том, что российское кино, пережившее огромный провал в постперестроечное время, не так развито, как американское или европейское. У него не такие большие бюджеты, не такой охват зрителей. Российское кино мало кому интересно кроме России и, может быть, бывших стран Советского Союза.
Кино – это большие деньги. А за этим стоят другие скорости и другие ответственности. Высокая стоимость съемочного дня не позволяет долгих репетиций. Ты не можешь, поняв, что у тебя нет ключа к этой сцене, все остановить и заняться творческим поиском. Кино – это большой завод.
Театр – это один из старейших видов искусства в мире. Что способствует его долговечности?
Живая материя, живая энергия. Исключительность момента.
Что такое вообще счастье или жизнь? Это когда ты в эту данную секунду жизни эту жизнь осознаешь. Так можно жить, каждый день что-то делать, работать, уставать, а потом оглянуться и понять, что прошло десять лет, за которые ты не позволил себе внутренней остановки. Театр делает этот внутренний стоп. Он дает это ощущение здесь и сейчас и больше никогда. Несмотря на многочисленные повторы, не бывает одинаковых спектаклей. Взаимообмен энергией между залом и артистом, автором пьесы, а дальше уже всеми – художником, музыкантами – происходит только один раз в жизни.
Знакомы ли вам другие театральные традиции мира?
Из японского театра но к нам приезжали мастер-классы. Из каждой традиции можно что-то взять для себя как для профессионала. Кабуки я смотрела, не понимая, что стоит за всеми этими масками и движениями, но воспринимая представление, как некое ритуальное, трансцендентальное действие.
Говорит ли это об универсальности театрального языка?
Безусловно, театр – универсальное искусство. Доказательство тому то, что театральные постановки гастролируют по всему миру, и во всем мире принимаются, и понимаются, и прочувствываются так же, как на родине. То, что язык не может быть проблемой – это тоже абсолютно очевидно. Например, в Великобритании, когда играют Шекспира на староанглийском языке, в принципе, 99% зрителей его не понимают, но при этом «понимают». Потому что театр, как дикие травы, прорывается сквозь языковую завесу и достигает сердец сидящих в зрительном зале. Язык – это только присыпка. Самое главное глазами не увидишь и ушами не услышишь.
Как вы относитесь к ангажированности в искусстве?
Любой талантливый театр должен быть в едином пространстве с окружающим миром. Если погрузить зрителя, пришедшего смотреть Островского или Шекспира, в ту стилистику и в то время, он перестанет чувствовать себя сопричастным. Я как зритель все время хочу, чтобы меня катапультировали из кресла и дали считывать знаки тех пьес в сегодняшнем дне.
Тем не менее, я считаю, что у художника не может быть четкой общественной позиции. У него есть какая-то четкая внутренняя интуиция. Он всегда в сомнениях, в стремлении разобраться, поставить вопросы и, может, в процессе репетиций, постижения, получить какие-то ответы. Четкая позиция у художника у меня вызывает опасения. Я в принципе не верю в людей, которые могут ответить на все вопросы.
Как-то вы сказали, что в театре вы «солдат среди других солдат». Что вы имели в виду?
Театр – это большой организм, страна, армия, где ты все время должен думать об окружающих тебя людях. Твои капризы или даже плохое самочувствие несут за собой огромное количество проблем для театра и для твоих коллег по сцене и за ней. Рушится вся система. Поэтому, какой бы высокой ни была у тебя температура, ты все равно выходишь и играешь.
Кто ваши любимые драматурги?
У меня их нет. Я не могу сказать, что Чехов – мой любимый драматург, потому что есть пьесы, которые входят в тебя, а есть его же пьесы, которые проносятся мимо по касательной. Или в той пьесе, которая прошла по касательной, вдруг появляется монолог, который в тебя впадает. Для кого-то Островский – очень скучный автор, а иногда он начинает звучать так, что ты понимаешь, насколько он велик.
Есть ли у вас профессиональная мечта?
Все те мечты, которые у меня были, когда я была начинающей актрисой, я их все впихивала в те роли, которые мне давали. Я мечтала сыграть Кармен, и я ее играла в каком-то другом спектакле, в другой роли. Сегодня я ощущаю себя полностью счастливым человеком в этом плане, и такой мечты у меня нет. Может быть, это плохо, кстати.
_______
Публикация интервью в «Курьере ЮНЕСКО» приурочена к празднованию Всемирного дня театра (27 марта), а также 70-летия Международного института театра, основанного ЮНЕСКО и международным театральным сообществом в 1948 году.
