Иракская писательница Инаам Каджаджи повествует о дорогом ее сердцу Мосуле ‒ противоречивом, суровом и терпимом одновременно, Мосуле, истекающем кровью. Она давно покинула его, но все так же ощущает себя частью этого города, преемника древней Ниневии, задыхающегося под грузом истории.
Инаам Каджаджи
Во время поездки в Соединенные Штаты Америки несколько лет назад мне вспомнился арабский анекдот, в котором приговоренный к смертной казни заключенный на вопрос о своем последнем желании отвечает: «Я хотел бы выучить японский язык». Мы, дети Мосула, находимся в сходном положении ‒ находясь в изгнании, мы тешим себя несбыточной надеждой о возвращении.
В США меня пригласили принять участие в передаче радио Детройта, вещающего для довольно многочисленной местной иракской общины. К своему удивлению я узнала, что все передачи радиостанции ведутся на халдейском языке, и что от меня ожидали, что я буду выступать на нем! Мне пришлось объяснить, что, хотя мои родители и были христианами, они были родом из Мосула и дома говорили на арабском языке. На халдейском ‒ позднем варианте арамейского, языка Иисуса Христа, ‒ говорили лишь жители христианских деревень, расположенных в пригороде Мосула.
Я выросла и получила образование в Багдаде. Будучи журналистом, я писала свои статьи только на арабском. Мои знания халдейского языка ограничивались несколькими выражениями и куплетами из песен, которые пели во время обрядов и праздников. Но городом моего сердца был и остается Мосул. Я всегда буду помнить окружающие его бескрайние луга, куда мы ездили на пасхальные каникулы, чтобы насладиться мягким климатом и зелеными просторами, усыпанными красными маками и желтыми лютиками. Еще в детстве я узнала, что Мосул называют городом двух весен: осень здесь подобна второй весне.
Я узнала также, что Мосул – город консервативных нравов, а его жителям свойственна серьезность, усердие и строгость. Беспечность и легкомыслие здесь порицаются. Быть может, именно поэтому в иракских песнях крайне редко слышен мосульский акцент. За исключением великого композитора XIX века Моллы Уcмана аль-Мосули и музыканта Мунира Башира (1930 – 1997 гг.), который считается одним из лучших игроков на уде всех времен, большинство иракских певцов, певиц, композиторов и поэтов-песенников – выходцы с юга страны. Их можно отличить по особому акценту, характерному для сельских жителей. И хотя сегодня в Интернете можно найти записи мосульских песен, их можно сосчитать по пальцам.
Быть может также, именно по причине консервативности маслави, как называют жителей Мосула, в меня однажды кинул камень один мальчик – вероятно, потому, что на мне было короткое платье. Его сшила для меня мама специально по случаю праздника в честь окончания Рамадана. Это было красное платье с белым отложным воротником во французском стиле. Когда я позвала на помощь проходящего мимо мужчину, он лишь неодобрительно проворчал: «Иди прикрой себе ноги, бесстыдница!» Притом, что «бесстыднице» этой было семь лет от роду, а юбка лишь пару сантиметров не доходила до колен.
Однако консервативность удивительным образом сочеталась в Мосуле с толерантностью. В доказательство этому позвольте мне рассказать вам историю из жизни моего отца ‒ а именно он привил мне любовь к арабскому языку, поэзии и литературе, ‒ которая приключилась с ним, когда он был еще подростком. Эта история как нельзя лучше свидетельствует о высоком гражданском духе и толерантности маслави.
Две истории Корана
В старших классах мой отец был лучшим по знанию арабского языка. По традиции, лучшим выпускникам школы дарили роскошное издание Корана. За несколько дней до церемонии вручения дипломов и наград отца встретил у входа в школу сам директор, который поджидал его в запряженной лошадью повозке ‒ этот вид транспорта был широко распространен в Мосуле в 1930-е годы. Директор привез отца в центральный книжный магазин города и предложил ему выбрать себе в подарок любую книгу, сколько бы она ни стоила. Смысл этого предложения для моего отца, который, напоминаю, был христианином, был очевиден. Услышав отказ, директор попытался вразумить его: «Абдель-Ахад, ты христианин, а Мосул ‒ город консервативных взглядов. Мы не можем подарить Коран ученику, который не является мусульманином». Отец не сдался на уговоры, заявив, что никакого другого подарка не примет. В итоге директор сдался, взяв с моего отца обещание, что он будет хранить священную книгу с не меньшим уважением, чем в мусульманском доме.
В 1960-е годы история повторилась с моей старшей сестрой, хотя и с иным концом. Во время учебы на филологическом факультете Багдадского университета она набрала высший балл по толкованию Корана. Ее вызвал к себе заведующий отделением и попросил отказаться от награды, чтобы не ставить его в неловкое положение: разве можно объявить во всеуслышание, что студентка-христианка разбирается в Коране лучше, чем ее однокурсники-мусульмане? Судя по всему, тот профессор не обладал таким же мужеством, как директор лицея моего отца 30 лет назад.
Удар в ребро
Мосул расположен на Великом шелковом пути (и я не без гордости напоминаю, что муслин, тончайшая изысканная ткань, был назван так в честь моего родного города!). На протяжении долгого времени представители трех крупнейших монотеистических религий и различных этнических групп, пришедших из Армении, Турции и стран Балканского полуострова, жили здесь в мире и согласии до тех пор, пока политические разногласия не начали отравлять местную атмосферу. В результате конфликта, разгоревшегося в 1948 году между арабами и евреями, Мосул покинули несколько десятков тысяч евреев. Даже сегодня многие из них, независимо от нынешнего места проживания, не потеряли свой характерный мосульский акцент. На смену монархии в Ираке пришла республика, а вместе с ней – неутихающее противостояние политических партий, в частности националистов и коммунистов, и многочисленные кровопролития, которых не избежал и Мосул. Затем последовала война в Персидском заливе и вторжение войск США. Вся страна погрузилась в хаос. Однако худшее было впереди. Мосул был оккупирован боевиками ИГИЛ, и многие из оставшихся здесь христиан были вынуждены покинуть город. Весь мир беспомощно наблюдал за тем, как разрушались музеи, древние статуи и памятники великой цивилизации, насчитывающей около семи тысяч лет.
Когда в июне 2017 года я увидела по телевизору, что был разрушен минарет аль-Хадба («Горбатый») мечети ан-Нури, я не смогла сдержать слез. Наклоненный, подобно Пизанской башне, минарет считался символом и одной из главных достопримечательностей города, украшая собой почтовые открытки наряду с Эйфелевой башней, статуей Свободы и египетскими пирамидами. Мне на память пришла строка из стихотворения на местном арабском диалекте, которое моя бывшая преподавательница, поэтесса Ламия Аббас Амара, написала в день обстрела американскими бомбардировщиками багдадского висячего моста – самого красивого в столице: «Не по мосту удар, а мне в ребро». При разрушении минарета я почувствовала то же самое.
Еще большую боль вызывают страдания людей, становящихся жертвами изгнания и истребления. Я с глубочайшей грустью наблюдаю, как день за днем продолжает происходить то, чему посвящен мой роман «Изгнанники», вышедший в 2013 году: изгнание не прекращается, и христиан в Ираке вообще и в Мосуле в частности становится все меньше.
Студентка в белых шортах, играющая в теннис
Всю свою жизнь, а мне уже более шестидесяти лет, я считаю себя частью иракского народа. Я всегда была против того, чтобы меня называли христианкой и относили таким образом к одной лишь общине. Когда мои книги вышли на французском языке, журналисты спрашивали меня, к шиитам я отношусь или к суннитам. Их наивность меня забавляла, и я предпочитала не отвечать. Сегодня же, и в интервью, и в своих произведениях, я во весь голос заявляю о своем происхождении. Я делаю это вовсе не из коммунитаристских убеждений, а в память о том светлом периоде, который я прожила в Ираке, где я родилась, получила образование, влюблялась, создала семью и произвела на свет своего старшего сына, и при этом никто и никогда не спрашивал о моей религиозной принадлежности.
В Париже, где я сегодня живу, я с огромным удовольствием беседую с Сафией, такой же, как я, писательницей-эмигранткой из Мосула. Ей уже больше 80 лет, и она рассказывает мне об удивительной жизни в Мосуле прошлого столетия. Хотя ее отец был имамом и занимал высокое положение, она, как и ее подруги, могла одеваться по последней парижской моде и вела насыщенную общественную и интеллектуальную жизнь. Играя в теннис с молодыми людьми, студентки медицинского университета, основанного в 1960-е годы, носили белые шорты. Сегодня такое невозможно даже представить.
Дополнительная информация:
Инициатива ЮНЕСКО по возрождению духа Мосула
